Андрей Смирнов
Ворожеи не оставляй в живых.
Библия, Исх. 22:18.
У матушки Марго был замечательный яблоневый сад. Эльга видит сад как наяву — вот она протягивает руку к ветке, срывает большое твердое яблоко и вонзает в него зубы. Сладковато-кислая мякоть наполняет рот, Эльга слизывает сок с губ… На крыльце стоит матушка Марго — полная, рослая женщина — и с улыбкой смотрит на свою приемную дочку. Из кухни доносится умопомрачительный запах свежей выпечки.
Пирожки с капустой…
…Эльга сглотнула слюну и заелозила на доске, стараясь устроиться поудобнее. От сырой стены в спину проникал холод. В противоположном углу ямы две крысы затеяли драку.
Тусклый свет, сочившийся сверху, закрыла чья-то тень. Грубые хриплые голоса. Стража. Эльга не смогла разобрать, о чем они говорят. Прозвучал еще один голос — спокойный и негромкий. Скорее всего, это кто-то из монахов.
Загремел отодвигаемый засов, и через несколько секунд тяжелая решетка, закрывавшая яму, была откинута. Наклонившись, вниз заглянул человек. Несколько секунд он молча рассматривал девушку:
— Как зовут?
— Эльга.
Собственный голос показался ей неестественно слабым. Сердце учащенно забилось. Ее выпускают? Что с ней будет?..
— Говорит, что Эльга, — сообщил стражник остальным.
На этот раз негромкий и спокойный голос прозвучал утвердительно. Под ленивую перебранку тюремной охраны сверху стала опускаться деревянная лестница. Опираясь на стену, Эльга поднялась на ноги. Разбрызгав грязь, лестница ткнулась в землю.
— Вылазь, — беззлобно приказал стражник.
Она подчинилась, но выполнить требование оказалось не так-то легко. Восемь дней без пищи и почти без сна, проведенные в грязной вонючей яме, где нельзя было толком ни сесть ни лечь, мгновенно напомнили о себе. Суставы и мышцы наполнились болью, а на середине пути у Эльги закружилась голова. Она было остановилась, чтобы передохнуть и придти в себя, но ругань, раздавшаяся сверху, мигом избавила ее от этой мысли. Следующие несколько ступенек — как в бреду. Перед глазами все завертелось, она почувствовала, что соскальзывает вниз, не в силах удержаться, и была почти благодарна руке, которая без лишних церемоний вцепилась ей в волосы и выволокла-таки наружу. Ее встряхнули и поставили на ноги. Головокружение прекратилось.
Двое солдат стали вытаскивать лестницу. Третий поскреб бороду и лениво поинтересовался у четвертого участника эльгиного вызволения, молодого монаха в длинной рясе:
— Куда ее теперь? В часовню или к фогту?
— К ан Керонту. Исповедаться она еще успеет.
Солдаты установили решетку на прежнее место и поволокли Эльгу к дверям. По ходу их движения из других ям, справа и слева, то и дело доносились стоны, мольбы и проклятья — все вперемешку. Эльга содрогнулась, представив, каково пробыть здесь несколько недель или даже месяцев. Один из узников, проявив чудеса ловкости, добрался до решетки и, уцепившись за нее, протянул сквозь прутья руку, выкрикивая что-то нечленораздельное. Бородатый сержант походя пнул по запястью.
Ее провели через захламленный двор, посреди которого громоздилась старая гильотина, заставили подняться на крыльцо и втолкнули в какое-то относительно чистое помещение. Солдаты вышли, молодой монах вывел ее на середину комнаты, после чего сел на стул у левого края большого дубового стола — ровнехонько напротив писаря.
Человек, занимавший центральное кресло, некоторое время пристально всматривался в лицо девушки. Она не отводила взгляда, пытаясь отыскать на этом лице хоть что-то, что могло дать ей надежду на благоприятный исход дела. Она ведь ни в чем не виновна. Он должен это понять.
На лице фогта не было никаких эмоций — ни враждебности, ни сочувствия. Только усталость и скука.
Начался допрос. Он был коротким — Эльгу еще раз спросили, как ее зовут, откуда она родом, живы ли ее родственники и верно ли то, что она является приемной дочерью известной ворожеи Марго из Силевска. Эльга ответила, что родом она из портового города Греула, что отец ее был убит два года назад во время пиратского набега, а о матери с тех пор ничего неизвестно, что ее родной дом сгорел в то же самое время вместе с доброй половиной города, и что действительно год назад матушка Марго приютила бездомную нищенку, которую и видела-то впервые, накормила ее и обогрела…
— Вы состоите с ней в какой-либо родственной связи? — перебил Эльгу фогт, перебирая бумаги.
— Нет.
— Почему вы называете ее матушкой?
— Ее так все называли.
Потом Эльгу начали расспрашивать, знает ли она, чем занималась Марго, помогала ли Эльга ей в этом, сколько людей приходило в дом, и кто были эти люди. Эльга отвечала честно, тем более, что и скрывать-то было нечего. Слушая ее ответы, фогт методично покачивал головой. Во время короткой заминки Эльга встретилась глазами с престарелым лысоватым писарем. Ей показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на сочувствие — впрочем, вполне может быть, что ей только показалось, потому что фогт задал следующий вопрос, и писарь тут же уткнулся в пергамент. Молодой монах, приведший ее сюда, молчал и украдкой позевывал.
Допрос закончился. В комнате повисло молчание. Теперь фогт смотрел не на Эльгу, а куда-то сквозь нее. Смотрел сквозь и думал. Наконец тем же будничным тоном, которым расспрашивал Эльгу, он произнес:
— Виновна в ворожбе и вредительстве, потому заслуживает смерти. Брат Аврелиан?
Монах качнул головой, показывая, что возражений не имеет.
— Приговор привести в исполнение в обычном порядке, — закончил фогт.
Монашек поднялся и поманил Эльгу за собой, но она не двинулась с места. Виновна? Нет, наверное, она ослышалась… Этого не может быть! Она ничего не сделала! Это несправедливо!..
— Послушайте, — начала Эльга, умоляюще складывая руки на груди. — Я…
Это было все, что она успела сказать. Стражники, ждавшие за дверью, по зову монаха вошли в комнату, взяли Эльгу за руки и выволокли вон. Следом вышел брат Аврелиан и закрыл за собой дверь.
Фогт Эллиунской епархии, Марк ан Керонт провел рукой по лицу, как будто бы сдирая невидимую маску, прикрыл глаза и устало откинулся в кресле. Писарь поерзал на месте, искоса поглядел на фогта, но, так и не решившись ничего сказать, негромко вздохнул.
На душе Марка ан Керонта было муторно. В феврале епископу Агому, главе Эллиунской епархии, было доставлено послание главы Джорданитской Церкви. Первосвященник указывал епископу на ревность других прелатов, нещадно истребляющих в своих владениях нечестивых чернокнижников, ворожей и колдунов, и изъявлял недовольство тем, как ведутся дела в епархии Агома. Марк ан Керонт хорошо помнил то февральское утро. Его господин в волнении расхаживал по комнате и мял в руках письмо. «Послушай, что он пишет, Марк, — говорил епископ. — Если в другой епархии изыскивают и сжигают за год полсотни колдунов — это хорошо, а если мы в окрестностях Эллиуна за год не находим и полудюжины — значит, попустительствуем и укрываем. Вскоре мы должны будем направить в Сарейз отчет о состоянии дел в епархии — и что мы напишем? Что все у нас, как и прежде? Гиллиом уже не раз грозился прислать к нам своего дознавателя, и, чует мое сердце, пришлет, если и после последнего его письма все у нас останется без изменений. Помоги мне, Пресветлый Джордайс! Я не хочу, чтобы в Сарейзе смотрели на нас, как на паршивую овцу в стаде. Обещай, Марк, что ты сделаешь все, чтобы...» И ан Керонт пообещал. Прежде всего потому, что появление столичного дознавателя означало конец его собственной карьеры.
За последующие три месяца в Эллиунской епархии и в самом деле изменилось многое. Нормы судопроизводства в отношении колдунов всегда были довольно расплывчатыми, на рвение судей и следователей всегда полагались больше, чем на закон; теперь же время следствия над обвиняемыми в волшбе сократилось во много раз, и одного доноса или малейшего подозрения оказывалось достаточно, чтобы отправить предполагаемого колдуна в яму. А поскольку для тщательной проверки доносов или подозрений времени уже не оставалось, заключенный, как правило, покидал яму только для того, чтобы взойти на костер. Дошла очередь и до ворожеи Марго из Силевска. Ее сожгли вчера. Поскольку она была известной целительницей, фогт опасался народного волнения и заблаговременно выставил усиленную стражу. Но никаких попыток мятежа не было. Народ постоял, поглазел, послушал вопли Марты. Скорее одобрительно, чем нет. Потом ведьма сгорела, и люди разошлись по домам.
Ан Керонт оторвался от воспоминаний, возвращаясь к сиюминутным делам.
— Дай-ка взглянуть, что ты написал.
Писарь снял пергамент с подставки и протянул фогту. Марк ан Керонт пробежал глазами весь документ, остановившись только в самом конце.
— «в обычном порядке…» — прочитал он вслух. — Исправь. Напиши: «Приговор привести в исполнение посредством сожжения означенной ворожеи Эльги из Греула…» И не забудь указать в статье расходов два воза дров.
Писарь кивнул, взял свиток, снова установил его на подставке и стал аккуратно соскабливать лишние слова. Большую часть денег, взятых из казны и потраченных на покупку несуществующих дров, Марк ан Керонт положит себе в карман, но кое-что перепадет и писарю. Ну и, конечно, брату Аврелиану, чья подпись также должна будет красоваться в конце документа.
Между тем брат Аврелиан пребывал в растерянности. Во-первых, проклятая девчонка устроила истерику в тюремной часовне, куда ее привели для последней исповеди. Ничего слышать не хочет, про душу свою бессмертную не думает, ревет в три ручья и просит, чтобы помиловали. Брат Аврелиан ей втолковывает: не от меня это зависит. Подумай лучше, что Господину Добра на том свете скажешь, как перед ним оправдаешься, что в доме ворожеи жила и искусству ее мерзостному училась? Но девка только еще пуще слезами заливается и про то, что «не виновата» твердит, как заводная. Повозился с ней брат Аврелиан, повозился, да и махнул рукой. Только вывели ведьму из часовни, а тут — на тебе, другая неприятность: нигде палача нет. Послали было к нему домой — однако его и там не оказалось. И где искать — непонятно.
Аврелиан стоял посреди тюремного двора и кусал губы. Возвращаться за советом к фогту он не хотел. Хотя официально его обязанности состояли только в том, чтобы провожать заблудшую душу до самого порога смерти, но на практике на плечи молодого шээлита ложилась масса дел, никакого отношения к его духовному званию не имевших. Впрочем, брат Аврелиан на эти дела не сетовал, ибо хотя и был еще весьма молод, родился все-таки не вчера и понимал, что между идеальным положением вещей и их действительным положением разница примерно такая же, как между первосвященником Гиллиомом и им, братом Аврелианом.
Однако в системе церковного судопроизводства он вращался еще не очень долго и оттого не всегда понимал, как решить то или иное практическое затруднение.
А вот сержанту Хрольву, похоже, на отсутствие палача было глубоко наплевать. С довольным урчанием, задрав голову, бородач отливал у стены.
— А можбыть, етить его разэтак, в пивную глянуть? — предложил Тонел — стражник с реденькими светлыми усиками.
Аврелиан с раздражением посмотрел на стражника. Тот поспешил пояснить:
— Можбыть, там он? Палач-то?.. А?
Второй стражник хмыкнул.
— Ага, в пивной… Палач. Хе-хе. В пивной. Хе-хе… Ага.
— А чего? — обижено переспросил Тонел.
— Кто ж ему нальет, палачу-то?
Тем не менее Аврелиан ухватился за эту мысль как за последний лучик надежды.
— А вдруг и в самом деле, — сказал он. — Пройдись по трактирам, Тонел. Может, и впрямь он там…
Пройтись по трактирам? Без возражений солдат Тонел поднимается на ноги и идет к воротам. Отчего бы и не пройтись? К тому же и душа просит…
Хрольв закончил свои дела и очень удивился, не обнаружив второго солдата на месте.
— А где?..
Ему объяснили. Теперь оставалось только ждать. Брат Аврелиан подобрал рясу и уселся на телегу. Хрольв и Дигл затеяли игру в кости. Предложили присоединиться и Аврелиану, но тот благочестиво отказался. Во-первых, играть в кости он не умел и справедливо подозревал, что его быстро обведут вокруг пальца, а во-вторых, полагал, что надо блюсти хоть какую-то субординацию.
Эльга сидела у стены. Она не смотрела ни на тех, кто сторожил ее, ни на прочих, пересекавших тюремный двор по своим надобностям. Азартные выкрики солдат проталкивались к ней словно сквозь вату. Слезы давно иссякли, на смену истерике пришло тупое оцепенение. Она до сих пор не могла поверить, что все это происходит именно с ней, а не с какой-нибудь другой девушкой.
Тонел вернулся через два часа. Шел он медленно, с некоторым усилием, но, впрочем, на ногах держался еще твердо.
— О! — радостно сказал он, заходя во двор. — Сидим.
Хрольв поднялся, с наслаждением размял руки и влепил подчиненному хорошую затрещину. Во-первых, за то, что ушел, не спросившись у старшего. Во-вторых, за то, что пил… опять-таки без старшего.
Тонел зашатался, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но Хрольв пнул его еще раз, и подвыпивший стражник, ругаясь на чем свет стоит, упал на землю.
Аврелиан успокаивающе похлопал сержанта по плечу. Затем, нагнувшись, осведомился у лежачего:
— Нашел палача?
— Так… точно, ваше… ик… преосвященство.
— Не святотатствуй, — строго сказал Аврелиан. — Где он?
Сморщившись, Тонел уселся на землю.
— В канаве… етить его разэтак.
— Значит, в пивной ему все-таки налили… — с отвращением произнес монах.
— А то!.. Умный человек всегда место найдет.
Монах беспомощно посмотрел на Хрольва.
— И что же теперь делать?
Хрольв сплюнул и ничего не сказал.
Скрипнула дверь. Во двор, в сопровождении слуги и посыльного, вышел сам Марк ан Керонт. Слуга побежал за лошадьми — господин фогт собирался домой. Хозяйским взором оглядев напоследок тюремный двор и узрев тощую фигурку у стены, Марк ан Керонт нахмурился и поманил к себе Хрольва и Аврелиана.
— Почему до сих пор не казнили? — спросил он с неудовольствием.
Хрольв огорченно развел руками.
— Палач того…
— Что «того»?
— Ну, того… Пьян, значит.
— И что?
— Так может быть… обратно ее в яму? До завтрашнего дня?
— Ну уж нет, — отрезал фогт. — Справьтесь как-нибудь сами.
Хрольв поскреб бороду. Марк ан Керонт обратился к Аврелиану:
— Она уже исповедалась?
— Ммм… В общем, да, хотя…
— Великолепно, — ан Керонт натянул перчатки. — Отдаю эту троицу в ваше распоряжение, Аврелиан. Потрудитесь проследить за тем, чтобы они не разбежались по кабакам до того, как выполнят свои обязанности. Тело пусть закопают на старом кладбище.
Аврелиан уныло кивнул. Подозрение в том, что на него сваливают чужую работу, переросло в уверенность.
Старое языческое кладбище, расположенное за чертой города, существовало еще до того, как в этих краях утвердился культ Единого. Долгое время оно не использовалось, постепенно обрастая разнообразными зловещими легендами. Сравнительно недавно, по приказанию одного из предшественников нынешнего Эллиунского епископа, стены старого храма были обрушены, а само место превращено в свалку. Сейчас туда свозили тела преступников, которые по каким-либо причинам не могли быть захоронены на освященной земле.
Слуга подвел лошадей. Марк ан Керонт и его личный посыльный взлетели в седла и направились к воротам. Слуга припустил следом.
Аврелиан повернулся к своим «подчиненным». Никакого внимания солдаты на него не обращали. Дигл повторно извлек кости, спрятанные при появлении фогта, а Тонел, потирая ушибленные места, уже усаживался на землю рядом с ним.
Впрочем, партию пришлось отложить — грозный рык сержанта, казалось, был способен поднять из могилы даже мертвого. Ворча «нам за это не платят», солдаты встали на ноги и вместе с сержантом подошли к гильотине. Последовало оживленное обсуждение.
— Нужна веревка…
— Держать ведьму как будем?..
— Я ентому палачу завтра всю его поганую харю разукрашу…
— Нужна веревка, — настойчиво гнул Дигл.
Следующие полчаса прошли в поисках веревки. Потихоньку темнело. Когда веревка нашлась и «инструмент» был приведен в рабочее положение, попытались подтащить к гильотине Эльгу. Близость смерти вывела ее из апатии. Эльга кричала, царапалась, кусалась и умоляла о пощаде. Стражники ругались, проклинали все на свете, и, наконец, после долгих усилий поставили жертву в нужное положение. Поскольку единственная обнаруженная веревка уже была употреблена в дело, и связать Эльгу было нечем, Тонелу пришлось держать ведьму сзади за руки, Диглу — с другой стороны за волосы, в то время как Хрольв методично пилил веревку. «Дилетанты», — сказал бы городской палач Эллиуна, если бы только мог наблюдать эту уморительную картину. Но наблюдать он ее не мог, ибо по-прежнему валялся в канаве.
Хрольв перепилил веревку. Аврелиан на мгновение зажмурил глаза. Но ничего не произошло. Тяжелое лезвие дрогнуло, опустилось вниз на полдюйма и остановилось.
Монах тихо выругался, после чего поспешно прикрыл рукой рот. Дигл неторопливо обошел гильотину.
— Заржавела, видать, — задумчиво констатировал он.
Хрольв сплюнул.
Пользуясь общим замешательством, Эльга подалась назад и убрала шею из-под лезвия.
— Придется самим, — недовольно буркнул сержант.
Девушка закрыла глаза.
— Кинем кости? — предложил Дигл. — У кого меньше, тому и рубить.
— Заткнись. — Хрольв подумал, поскреб бороду и изрек:
— Сначала на кладбище ее отведем.
— Но зачем?.. — подал голос монах. Сержант с неприязнью поглядел на него, однако Аврелиан не отступал. — Неужели нельзя все сделать здесь?
— А как через город потащим? Не на руках же. Телеги-то нет.
Аврелиан, поглазев по сторонам, был вынужден согласиться с этим доводом. Собственно, телега была — не было лошадей. Эльгу поставили на ноги и подтолкнули к воротам.
Хрольв ткнул в спину кулаком.
— Смотри, шлюха: бежать вздумаешь — хуже будет.
«Бежать?.. — подумала Эльга. — А почему бы и нет?…»
— Етить вашу разэтак, — сказал Тонел, когда они уже вышли на улицу. — Лопату забыли.
Спрячь меня, лес, помоги, а я тебе
Вечную душу продам.
Лучше тебе я ее отдам, чем тем, кто идет
По моим по следам.
Купи мою правду море-океан,
Она мне уже не нужна.
Может быть, может быть, за твоей волной
Меня не найдут никогда
Поздно бежать — вот они над головой
Тыкают пальцами.
Что же вы ждете, ведь я еще живой!
Но только смеются они.
Что вы смеетесь? Хотели — убейте же!
Но слышу, они говорят:
Ты нам не нужен, тебя уже и нет,
Зачем нам тебя убивать?
«Агата Кристи»
Негромко посвистывая, Уилар Бергон спустился по лестнице, расплатился за постой и вышел во двор. Трактирный конюх подвел лошадей — вычищенных и накормленных. Получив монету, конюх поклонился:
— Благослови вас Господь, ваша милость.
Поводья заводной лошади Бергон привязал к седлу Вороны, похлопал кобылу по шее и утвердился в седле. Можно было отправляться.
Уилар Бергон — человек неопределенного возраста, ему можно дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет. На лице много морщин, но двигается он легче иного юнца. Одежда — однотонно черная, кожа и шелк. Длинный тяжелый плащ. Оружия нет, если не считать кинжала на поясе и короткого посоха, аккуратно притороченного к седлу. Скрытые перчатками из тонкой кожи, его длинные сильные пальцы могли бы заставить предположить, что перед нами — профессиональный игрок, вор или музыкант.
…Когда Уилар Бергон выехал из трактирных ворот на улицу, он перестал свистеть — и тотчас его тонкие губы приняли свое обычное положение: жесткой презрительной складки на гладко выбритом лице.
Оставив за спиной городские ворота, он вскоре свернул с тракта на боковую дорожку. Ни встречных, ни попутчиков не было — солнце уже садилось, а местного жителя даже в полдень трудно заманить на старое кладбище. Попетляв, дорога привела Уилара к заросшей сорняками ограде. Отсюда уже был виден центральный холм с остатками некогда венчавшего его строения. Давным-давно на холме было капище, где поклонялись Хальзаане — не слишком дружелюбной богине, окруженной свитой, весьма охочей до человеческой крови. Наиболее известное — и очевидное для всех — занятие богини заключалось в том, что каждый месяц она пожирала новую луну, как только та достигала своей полноты. Поначалу капище состояло всего лишь из алтаря и деревянного столба с изображением богини; впоследствии над алтарем появилась крыша, возникли стены, вокруг было возведено несколько мелких построек — и капище превратилось в большой храм.
Ныне от главного здания уцелела только одна стена. Хозяйственным постройкам повезло больше — но и они пребывали в крайне запущенном состоянии, ибо там, куда не добрались человеческие руки, нещадно поработало время.
Петляя, всадник приближался к холму. Во многих местах лошади попросту не могли пройти. Всюду высились огромные кучи мусора, земли и щебня. Некоторые могилы были раскопаны — уже не один год в городе ходили упорные слухи о неисчислимых сокровищах, схороненных язычниками на старом кладбище. Короткая усмешка искривила губы Уилара, когда картина полного разорения предстала перед ним. Ему вспомнилось предание, распространенное среди служителей Хальзааны. Ее жрецы полагали, что быть похороненным близ капища — великая честь, ибо настанет день, когда Хальзаана вступит на землю, и тогда могилы откроются, и покойники выйдут наружу, поклонятся ей, будут преображены и присоединены к ее свите. Отчасти предсказание сбылось — могилы были открыты… правда, без участия богини.
Добравшись, наконец, до вершины, Уилар отвел лошадей в одно из немногих более-менее сохранившихся строений, развязал седельные сумки и расчехлил посох. Лошади похрапывали и переступали с ноги на ногу — им решительно не нравилось это место. Захватив все необходимые принадлежности для предстоящей работы, Уилар направился к руинам.
Городская стража уже готовилась закрывать ворота. Хрольв, у которого среди караульных отыскался знакомец, остановился, чтобы перекинуться с ним словечком-другим. Никого из его спутников — кроме Эльги — неожиданная задержка не обрадовала. Солнце уже скрывалось за лесом, и хотя ночь еще не вступила в свои права, дожидаться ее на старом кладбище не хотелось ни солдатам, ни монаху.
Но вот маленький отряд снова двинулся в путь. Вслед полетела шуточка, брошенная кем-то из караульных — куда на самом деле на ночь глядя четверо мужиков ведут одну бабу. Знакомец Хрольва выглянул из ворот и крикнул:
— Когда будете возвращаться?
— Через час, — ответил сержант. — Не закрывайте калитку.
…Эльге казалось, что с тех пор, как они покинули город, прошла минута, другая — и вот они уже перед оградой старого кладбища. Солдатам, которые вели ее, наоборот, представлялось, что путь едва ли не бесконечен — в то время как небо темнело поразительно быстро.
— Зря сюда на ночь глядя поперлись, — констатировал Дигл, пролезая через пролом в ограде. Остальные молча согласились с ним, но никто не предложил повернуть назад — стоило только представить, что завтра с ними сделает фогт, когда узнает, что его приказание не было выполнено, как все слухи, окружавшие старое кладбище, мигом переставали казаться такими уж зловещими.
На старом кладбище Эльга была впервые, но, даже несмотря на свое собственное безрадостное положение, не могла не почувствовать мрачную ауру этого места. Тем не менее, воображаемые ужасы беспокоили Эльгу куда меньше, чем ее спутников. Солдаты крепко сжимали оружие в руках и постоянно оглядывались по сторонам. Монах старался держаться поближе к Хрольву и вполголоса бормотал молитву.
— Во! — неожиданно сказал Хрольв, показав рукой куда-то вперед. Аврелиан торопливо нарисовал в воздухе круг — символ солнца в той же мере, в какой солнце, в свою очередь, есть зримый символ Джордайса, Господина Добра и Властелина Света.
— Что?
— Вон та яма. И копать не надо. Забросаем землей.
Дигл, несший лопату, одобрительно закивал. У Аврелиана, пожалуй, сильнее всех желавшего как можно скорее отсюда убраться, также не возникло возражений. О том, что «яма» вполне может быть разворошенной могилой какого-нибудь язычника, он старался не думать.
— Ну вот и… Стой!!! Держи ее! — вдруг заорал Хрольв.
Но Эльга была уже далеко. Ее даже не связали — от девчонки-заморыша, просидевшей неделю на голодном пайке, никто не ожидал подобной прыти. В тот момент, когда головы всех четырех повернулись туда, куда указывал жирный палец сержанта, Эльга бросилась бежать.
Чертыхаясь на чем свет стоит, солдаты ринулись в погоню. Эльга была вдвое, если не втрое, легче каждого из них. Вдобавок, стражникам мешало собственное вооружение. Тонел запнулся за корягу и кубарем влетел в овраг, который перед тем как раз собирался перепрыгнуть. Сержант принял влево, перекрывая беглянке путь назад, к ограде.
Хотя Эльга взяла хороший старт, шансов у нее не было никаких. Кровь стучала в висках, сердце бешено колотилось, во рту тут же появился привкус крови. Эльга задыхалась. Если бы не восемь дней голодовки, может быть, ей бы и удалось уйти, а так…
Но она не собиралась сдаваться. Чудом избежав рук Дигла, уже приготовившегося схватить ее, она резко повернулась и бросилась в сторону. Не сумев вовремя остановиться, Дигл сделал еще несколько шагов и едва не свалился в кучу мусора. Аврелиан предпринял неуклюжую попытку перехватить Эльгу, когда она пробегала мимо, но не преуспел в этом. За спиной девушка слышала хриплое дыхание Хрольва, и сильно сомневалась в том, что он окажется таким же разиней, как Дигл. Тут ей снова улыбнулась удача. Сержант споткнулся и потерял несколько драгоценных секунд. Но Эльга не видела этого. Уже не разбирая пути, она бежала дальше. Все ее существо в эти мгновения сжалось до одной-единственной мысли: уйти. Бежать. Спастись. Она уже не чувствовала под собой ног. Она знала, что если упадет, то больше не сможет подняться.
Нырнув в проход между двумя полуразрушенными домами, она вжалась в стену и попыталась дышать как можно тише. Через миг появился Хрольв. Не задерживаясь, он побежал дальше… но уже через десяток шагов, у конца дома, остановился. Глянув по сторонам, он, кажется, сообразил, что за несколько секунд беглянка не могла оторваться так сильно. Эльга сорвалась с места. Стоило ей выбраться из прохода, раздался крик кого-то из двух оставшихся стражников:
— Она здесь!.. Хрольв!
Ноги понесли Эльгу дальше. Она снова повернула, прячась среди развалин, но уже не пытаясь затаиться и выждать, пока преследователи пробегут мимо. Пока ее не видели, но, судя по звуку шагов, — быстро догоняли.
Она даже не понимала, что, петляя, забралась на самую вершину холма — в эти минуты она уже почти ничего не соображала. Ее ноги были в синяках и кровоточили, но она не замечала боли. Она обогнула очередную стену… и ткнулась лицом в живот человеку, который вышел из темноты ей навстречу.
Эльга без сил рухнула на колени. Ее все-таки поймали. Ее надежда спастись была безумством.
Но, медленно поднимая взгляд на того, кто остановил ее, она вдруг поняла, что это не монах и не один из стражников. Незнакомец был высок, закутан в длинный плащ, а выражение лица имел столь гордое и высокомерное, что его принадлежность к благородному дворянскому сословию не вызывала никаких сомнений. Что ему нужно — здесь, ночью?
— Пожалуйста… — прошептала Эльга.
Не слушая ее, незнакомец наклонился вперед и бесцеремонно взял Эльгу за подбородок. На замкнутом, равнодушном ко всему на свете лице промелькнула тень слабого интереса.
— Смотри-ка, — пробормотал незнакомец. — Одаренная… Кто тебя учил, замухрышка?
Эльга сглотнула. Смысл слов, которые произносил этот человек, ускользал от нее.
— Пожалуйста… — повторила она. — Помогите!..
Шум сзади. Эльга обернулась и вжала голову в плечи. Теперь — все. Конец. Хрипло дыша, из-за груды камней выскочил Хрольв. Он был в бешенстве, но, увидев незнакомца, почти сразу же остановился. Он умел ощущать опасность. Сейчас чувство было сильно, как никогда раньше.
Подоспели Дигл и Тонел, едва не сбив с ног собственного начальника.
— Добрый вечер, — миролюбиво произнес незнакомец. — Хорошая погодка, не правда ли?
— Чего-чего? — ошалело переспросил Тонел.
Уилар Бергон не посчитал нужным отвечать, но смотрел на солдат по-прежнему дружелюбно.
— Ты… Ты кто такой?! — рыкнул Хрольв.
Уилар чуть наклонил голову.
— Барон Ринальдо ан Карвеньон, — назвал Уилар первое имя, которое пришло ему в голову. И спросил в свою очередь:
— А вы, любезные, кто будете?
— Ч-чево?..
— Я спрашиваю, — повторил он с улыбкой, — кто вы такие, свиные морды, и какого черта здесь делаете?
Хрольв недовольно заворчал. Если бы не ощущение опасности, по-прежнему сверлившее его нутро, от всей души врезал бы он этому Ринальдо. Барон… Знаем мы таких баронов. «Свиной мордой» его мог назвать только фогт, да и то — только за какую-нибудь серьезную провинность.
— Ты, барон… не больно-то… — сержант так и не пояснил — не больно что. — Девка — наша. Не мешай.
Уилар сделал полшага к солдатам и вопросительно приподнял правую бровь.
— Что значит «ваша»? — поинтересовался он. — Вы что ее, на рынке купили? Так может быть, у вас и купчая есть?
— Тьфу ты… — сержант сплюнул. — Не купленная она…
Из-за каменной кучи, прижимая к боку правую руку и тяжело дыша, появился брат Аврелиан. Беготня по развалинам — занятие для монаха непривычное.
— Мы — люди фогта, — Хрольв продолжал растолковывать незнакомцу положение вещей. — А она — ведьма. Вот и весь сказ.
— Кто это? — спросил Аврелиан у Дигла.
— У меня к вам деловое предложение, — обращаясь теперь фактически только к Хрольву, произнес Уилар. — Я у вас ее куплю. Как насчет пяти серебряных? Эта замухрышка и двух не стоит… Ну?
Хрольв мысленно застонал. Если бы не монах, он с радостью бы сбыл с рук эту девку. Не за пять серебряных, конечно, он бы поторговался, но… Но Аврелиан путал все карты. Хрольв знал его всего пару месяцев и никакого доверия не испытывал. Раскричится еще. Или фогту заложит. Тьфу, пропасть!.. Приходилось быть честным.
— Не, барон, — Хрольв покачал головой, — это не годится… Ведьма она. Не лезь.
Уилар понимающе — почти сочувственно — кивнул. Хрольв хотел спросить, зачем он расстегивает плащ, но прежде чем сержант успел открыть рот, края тяжелой ткани ударили его по лицу, на мгновение ослепив. Следом за плащом взлетела правая рука Уилара, в которой он сжимал посох. Хрольв захрипел и стал заваливаться вперед, держась руками за горло. Несмотря на сгустившиеся сумерки, Тонел и Дигл отчетливо увидели, как кровь толчками заливает его ладони и ручьями стекает вниз. Но они стояли за спиной Хрольва и не видели того, что видела Эльга — разорванное, превращенное в кровавые лохмотья горло. Как можно нанести такую рану тупым концом посоха ни девушка, ни солдаты не могли себе представить.
А Уилар был уже рядом с Тонелом. Тот даже не успел поднять оружия. Снова — взмах плаща и короткий тычок посохом в область живота. Всего лишь тычок — но Тонел вдруг выкатил глаза и, захрипев что-то нечленораздельное, упал сначала на колени, а затем — на бок. Когда Уилар извлек посох, монах и оставшийся солдат с ужасом увидели, что искривленный конец деревяшки полностью вымазан в красном.
— Господи… — пробормотал Аврелиан, у которого начисто вылетели из головы все молитвы.
Монаха Уилар ударил не посохом, а рукой — костяшками пальцев в висок. Аврелиан свалился на землю, как куль с мукой. Дигл бросился бежать. Уилар метнул ему вслед свое необычное оружие. И вот тут-то Эльга поняла, насколько оно необычно. Еще в воздухе искривленный конец посоха выпрямился и расщепился надвое. Теперь он напоминал летящую змею. Это впечатление усилилось, когда оружие достигло цели — «челюсти» вцепились Диглу в шею немногим ниже затылка, а змеиное тело обвилось вокруг горла. Дигл упал. Он судорожно дергался, пытался освободиться, но уже через несколько секунд затих. Уилар подошел к телу и протянул руку. Гибкая лента поднялась от земли и одним концом ткнулась ему в ладонь. У Уилара в ладонях снова покоился обыкновенный короткий посох.
Стуча зубами от ужаса, Эльга отползала назад, пока не уткнулась спиной в стену. В том, что страшный человек в черном плаще теперь примется за нее, она не сомневалась ни секунды. Слишком уж легко расправился он со стражниками. По всему видно, что он умеет убивать — и это занятие не вызывает в его душе никакого протеста.
…Вытирая кровь с конца посоха, Уилар остановился в нескольких шагах от девушки. Рассматривая Эльгу, он думал, что делать с ней дальше. Решил.
— Сядь туда и не мешай, — приказал Уилар, указав на дальний закуток капища, между стеной и кучей камней. Как только Эльга перебралась на новое место, он занялся своими делами. Отволок в другой угол тела Хрольва, Дигла и Тонела. Пощупал пульс у монаха, потрепал его по щекам. «Жив… — подумал Уилар. — Монах — это хорошо… это очень хорошо». Неожиданное появление служителя Пресветлого здесь, в такой час, Уилар счел добрым предзнаменованием. «Воистину, — подумал он, перетаскивая Аврелиана в ту часть залы, где некогда располагался алтарь, — мои покровители благоволят ко мне». Алтарь был давно разрушен, но само место Уилар не мог спутать ни с каким другим — тут были приметы, невидимые для глаз обычных людей.
Перед тем, как появились нежданные гости, Уилар успел очистить часть залы. Теперь он закончил работу — убрал мусор, оттащил к стене обломки бревен и камней. Изредка поглядывал на монаха — тот негромко стонал, но в чувство пока не приходил.
Отыскав более-менее неповрежденный участок пола и совершенно очистив его от пыли и мусора, Уилар достал из сумки мел и мешочек с серебристым песком. Он быстро нарисовал два круга, и заключил их в треугольники, концы которых соприкасались друг с другом. Тем временем стало уже совсем темно. Уилар извлек четыре заранее приготовленных факела, зажег их и установил вокруг очищенного пятачка. Против часовой стрелки, по периметру каждого круга Уилар вывел соответствующие символы. Каждый ряд символов он заключал в новый круг, который был чуть больше предыдущего. В сумке лежал фолиант, где все необходимые обозначения были расписаны до последнего знака и слова — но Уилар ни разу так и не заглянул в книгу. Он помнил весь ритуал наизусть.
Когда первоначальный набросок был завершен, Уилар вернулся к монаху. Тот все еще пребывал в беспамятстве. Бергон не стал приводить его в сознание. Хальзаана — особа не слишком привередливая; в сознании жертва или нет — такие тонкости ей безразличны…
…Когда в руке Страшного Человека мелькнул нож и из горла монаха, забившегося в смертельных судорогах, ударила кровавая струя, Эльга окончательно поняла, с кем повстречалась. Это черный колдун. Она попала в лапы к чернокнижнику.
— Во имя твое, Хальзаана, — произнес Страшный Человек, подняв лицо к темному небу. — Прими эту жертву и будь благосклонна ко мне сегодняшней ночью…
Хотя ее саму обвиняли в колдовстве, все, что Эльга разумела в Искусстве, сводилось к нескольким разрозненным приемам, которые она подсмотрела у матушки Марго. Матушка знала больше, и не раз говорила Эльге, что есть двери, которые нельзя открывать, есть духи, с которыми никогда не следует вступать в общение, есть заклятья, использовать которые — значит обречь себя саму на вечное проклятие. Матушка лечила людей и находила потерянные вещи, утихомиривала домовых и полевых духов, когда те, расшалившись, начинали вредить людям — и была, Эльга хорошо знала это, так же далека от темной стороны Искусства, как и первосвященник Гиллиом, обрушивающий грозные проклятья на головы всех колдунов.
Но Страшный Человек… Такие, как он, едят человеческое мясо, наводят порчу, разжигают вражду, беспрестанно творят зло, пьют кровь новорожденных, поклоняются демонам и приносят им человеческие жертвы. Ее с детства пугали рассказами об этих людях и их злодеяниях. В доме матушки Марго она перестала верить в эти сказки… А теперь убедилась, что это были не сказки. Аврелиан был принесен в жертву каким-то темным силам. А что будет с ней?.. Господи, он уже закончил с Аврелианом, и теперь возвращается к своему рисунку… или идет к ней?!.
Эльга завизжала, вскочила на ноги и бросилась прочь. Убегая от солдат, она боялась смерти, но тогдашний ее страх был бледной тенью по сравнению с тем, что она испытывала в эти секунды. Это был безумный, иррациональный ужас — не самой смерти, но того, что может предшествовать ей и того, что за ней неминуемо последует, если ее, как и брата Аврелиана, бросят на алтарь. Что происходит с душами тех, кого принесли в жертву демонам преисподней?..
Эльга не убежала далеко — она не успела даже выбраться из руин. Она истошно завопила, когда сильная рука схватила ее за волосы. Эльга царапалась, кричала и отбивалась изо всех сил — но не больно-то поотбиваешься, когда твои волосы намотаны на руку, а сама ты приподнята над землей. Две звонкие пощечины подвели черту под ее попытками к сопротивлению. Казалось, звенит не только у нее в ушах, но и внутри головы. Щеки горели, как огонь, кожа на макушке — еще сильнее.
Она тихо заскулила, и когда Страшный Человек поставил ее обратно на землю, закрыла лицо ладонями и зарыдала. Больше ей ничего не оставалось делать. Страшный Человек повел ее обратно. Показал на знакомый закуток и сказал:
— Сядь.
Она села. Он бросил к ее ногам свой посох. Посох потемнел, зашевелился и превратился в змею. Эльга едва не завизжала опять — едва, потому что под взглядом Страшного Человека крик замер у нее в груди. Вжалась в стену.
— Попробуешь еще раз сбежать — умрешь, — безразличным тоном сообщил ей Страшный Человек. Сообщил — и снова как будто забыл о ней. Вернулся к своим странным рисункам. Но Эльга больше не следила за ним. Она смотрела вниз. У самых ее ног разворачивала кольца огромная черная гадюка. Кажется, она была чем-то сильно рассержена.
…Первоначальный набросок был завершен, настала очередь для серебристого песка. Тоненькой струйкой рассыпать по нарисованным линиям, специальным стеком подровнять края линий, смести крошки… Эта работа отняла много больше времени. Когда Уилар закончил, луна уже давно взошла. Хотя было новолуние, и ни один человек видеть ее сегодня не мог, Уилар различал луну, окруженную нимбом черного света, так же ясно, как Эльга — змею у своих ног.
Пора.
Он встал в круг, предназначенный для вызывающего, совершил необходимые пассы и произнес соответствующие слова. Он был в центре дрожащей, вибрирующей паутины, нити которой беспрестанно соединялись, сплетаясь во всевозможные узоры. Он открывал двери — одну за другой, в надлежащем порядке. Воля и материя, предмет и символ стали единым целым. Когда стали вырываться из рук самые длинные нити, свидетельствуя о приближении кого-то с другого конца коридора, Уилар понял, что достиг успеха.
Храмовый Страж был похож на столп льдистого света в два человеческих роста. Как только он появился во втором круге, нестерпимый холод стал разливаться по храму. Факелы потухли, и хотя сам Страж состоял из света, этот свет не освещал ничего.
— Ты умрешь, — это было первое, что сказал Страж.
Уилар усмехнулся.
— Когда-нибудь. Но не сегодня.
Оптимисты думают, что жизнь — это борьба добра и зла. Ей жизнь не представлялась в столь розовом свете. Она знала, что жизнь — это борьба зла с еще большим злом.
Виктор Суворов, «Контроль»
…Выложив серебристым песком колдовской рисунок на полу, Страшный Человек заговорил. Эльга не понимала ни одного из произносимых колдуном слов, но чувствовала мрачную силу, стоявшую за ними. В ночной тишине, в пустоте разрушенного храма слова Страшного Человека падали как камни в бездонный омут, требуя, пробуждая, вызывая… что? Темнота переставала быть темнотой, ночь оживала, и Эльга чувствовала, как ее сердце стынет от невыносимой жути, распространяющейся по храму. Она хотела остановить это, закричать: «Не надо!!! Пожалуйста, не надо!!!» — но крик застыл в ее горле, когда черная гадюка подняла голову и встала, чуть покачиваясь, перед ее лицом. Она не могла переносить молча этот ужас, но не могла и говорить — рассерженное шипение змеи обещало ей самую незавидную участь, буде пленница осмелится открыть рот или двинуться с места. Эльга сжалась в комок, до крови закусила правую руку и тихонько заскулила.
Из тьмы вышло существо, вызванное Страшным Человеком. Оно не имело формы, но не было и бесформенным. Как будто бы полсотни стеклянных фигур были вложены друг в друга — самые верхние, внешние были прозрачны и сливались с воздухом и тьмой; внутренние были более мутными, тускло-желтыми, светившими ничего не освещающим холодным светом. Голос демона вонзился в мозг Эльги как каскад ледяных осколков; ей казалось, что она сходит с ума. В ответ раздался голос колдуна — резкий и властный. Как будто бы ведя поединок между собой, их голоса сплетались и расходились: переполненный злобой голос демона отнимал разум, превращал реальность в кошмар; голос колдуна бил, как плеть. Прошли минуты, и Эльга вдруг поняла, что это не поединок — уже не поединок: стороны пришли к какому-то соглашению. Прошептав что-то напоследок завораживающим ледянистым голосом, демон исчез, а Страшный Человек произнес слова, завершающие ритуал, поднял змею с пола (она тут же превратилась в посох), велел Эльге встать и идти рядом с ним. Сбежать не было никакой возможности — хотя Страшный Человек не смотрел на нее, она постоянно ощущала на себе его внимание. В укрытии неподалеку стояли две лошади. Колдун посадил ее на заводную, прямо между сумками. Эльга весила так мало, что лошадь, скорее всего, не ощутила никакого изменения в тяжести груза. Дальше была скачка сквозь ночь. Эльга не правила лошадью — поводья ее кобылы были привязаны к седлу той, на которой мчался Страшный Человек. Ей оставалось только цепляться руками и ногами и изо всех сил стараться не упасть.
Когда начало светать, они съехали с дороги и остановились. Страшный Человек развел костер и подвесил над огнем котелок с водой. Из седельной сумки были извлечены два мешочка — с просом и кусочками сушеного мяса. Все это полетело в кипящую воду. Страшный Человек время от времени помешивал готовящуюся кашу и в свете разгорающегося утра уже не казался таким страшным.
От запаха, который вскоре потянулся из котелка, у Эльги потекли слюнки.
— Давай знакомиться, — неожиданно сказал колдун.
Эльга посмотрела на него с опасением. Не собирается ли он, узнав ее имя, кинуть ее в кашу?
— Мое настоящее имя — Уилар Бергон.
Он помолчал и добавил, усмехнувшись:
— Про барона Ринальдо — забудь.
Да она и запомнить-то это имя не успела там, на холме, когда он представился — и уже через минуту выпустил кровь из своих новых знакомцев.
Сцена вечерней схватки снова встала у нее перед глазами. Она замешкалась и не ответила сразу.
Уилар нетерпеливо поторопил ее:
— Что молчишь? Как тебя зовут, замухрышка?
Как это не было смешно в ее положении, Эльга ощутила укол обиды. Ее уже во второй раз называют замухрышкой. А ведь в портовом городе Греуле, где она жила раньше, молодые люди частенько посматривали на нее с интересом. Правда, тогда она не была такой худющей и грязной. Она носила красивые, нарядные платья…
— Эльга из Греула.
— Греул? Это на западе, кажется?
— Да.
Чародей кивнул.
— Кто тебя учил?
— В церковной школе… чтению и счету… брат Бенедикт.
— Да нет же, дура!.. — кажется, Страшный Человек терпением не отличался. И раздражать его Эльге очень не хотелось. — Я спрашиваю, кто тебя учил Искусству? Ну?.. Ворожбе?
— А… Матушка Марго. Немножко.
— Она жива?
Эльга замотала головой. Вспомнив про матушку, она едва удержалась, чтобы не зареветь. В это время, наконец, подоспела каша. Уилар достал деревянную миску, положил себе примерно половину и неторопливо принялся есть. Эльга сглотнула и заставила себя не смотреть ему в рот. Разом вышибло все печальные мысли о матушке. Теперь она думала только о содержимом котелка.
Чародей, не переставая жевать, показал в сторону речки, из которой он брал воду.
— Пойди помойся. От тебя несет, как от помойки. Кусок в горле застревает.
Сгорая от стыда, Эльга повиновалась. Когда она поднялась, чародей извлек из своей бездонной сумки кусок мыла и бросил ей под ноги.
На берегу она остановилась и подумала: а не сбежать ли? Она поколебалась, но потом, ежеминутно оглядываясь, принялась стаскивать платье. От побега ее удержала только надежда, что чародей отдаст ей вторую порцию каши.
Так и произошло. Когда она вернулась обратно, Уилар снисходительно позволил ей воспользоваться его ложкой. Она ела — стараясь не давиться и соблюдать хоть какие-то приличия. Получалось не очень. После того, как она закончила, ей было милостиво позволено вымыть посуду.
Когда вычищенный песком котелок был возвращен владельцу, Уилар кивнул на плащ, брошенный на траву.
— Ложись спать.
Она повиновалась. Уже сквозь сон, откуда-то издалека раздался голос Страшного Человека:
— Какие-нибудь родственники у тебя есть?
Эльга покачала головой и заснула.
— …Меня сосватали за Эда, когда мне было еще четырнадцать, а ему — шестнадцать. Мы должны были пожениться через год, осенью… Уже назначили день свадьбы… Но в конце июля появились слухи о нескольких пиратских кораблях, которые вошли в залив. Потом они напали на город. Мой отец и Эд были в ополчении. Сначала шел бой у южной пристани, потом… потом в наши ворота постучали соседи. Пираты уже занимали город. Надо было уходить. Телега, на которую мы погрузили самые ценные вещи, была уже давно готова. Но мы даже не доехали до ворот — улица была забита людьми и повозками. Телегу пришлось бросить. В давке нас с мамой растащили в разные стороны… больше я ее не видела. Говорят, ее задавили… Она споткнулась, а толпа… Этих людей нельзя было остановить…
Эльга замолчала. Близился вечер. Уилар сидел у костра в той же позе, что и утром и молча слушал ее рассказ. Колдун сказал, что они поедут дальше, как только стемнеет. Куда поедут, Эльга не спрашивала. Покамест колдун желал узнать историю ее невеселой жизни.
— Мы спрятались в монастыре. Не всем хватило места, но люди все равно стояли рядом с воротами — как будто бы чего-то ждали. Но пираты не стали нападать на монастырь. Они два дня грабили Греул. Потом пришел граф со своим войском. Пираты подожгли город, сели на корабли и уплыли. Когда я вернулась… — Эльга помолчала несколько секунд, а затем продолжила:
— От нашего дома остались только угли. Отец и Эд погибли еще раньше, на пристани. Я не знала, куда идти. Потом около города разбили лагерь для тех, кто лишился жилья. Поначалу мы делились друг с другом чем могли, хотели все вместе восстановить город… Потом… каждый стал сам за себя. Сначала еду готовили для всех, бесплатно, но потом стало ясно, что на всех еды не хватит, и надо было платить. У меня украли кошелек. Я ходила по лагерю, спрашивала… Никто ничего не видел. Всем было все равно. Несколько дней я питалась подачками. Потом… В лагере еще раньше не раз поминали графа недобрым словом. Они говорили, что если бы он пришел раньше, то мы смогли бы отстоять город. Некоторые хотели идти к нему и требовать, чтобы он оказал нам помощь для восстановления города и дал еды и денег. Они совсем перестали понимать, что к чему. Граф только посмеялся над их требованиями. Тогда они вернулись и стали подзуживать всех напасть на один из графских замков. Долго спорили, но когда решили выступить, появился граф со своими людьми. Наверное, ему кто-то донес о том, что замышляют в лагере. Солдаты графа ударили по лагерю. Всех, у кого было оружие, убили. Кое-кто пытался сопротивляться, но без толку. Меня не тронули.
…Когда лагерь разгромили, я пошла к монастырю, но туда меня не пустили. Тогда я пошла в одну из ближних деревень. Там меня покормили, но сказали, что больше ничего не дадут и не позволят остаться — там и так приютили много беженцев. Я пошла дальше…
Эльга не стала рассказывать о конце августа, когда ее изнасиловали двое бродяг, о сентябре и октябре, когда она питалась милостыней и копалась в помойках наравне с бродячими собаками, о ноябре, когда она медленно замерзала на стылых дорогах Эллиунского епископата.
— …У меня был жар. Я почти ничего не помню о конце ноября. Я лежала у обочины дороги. Какие-то добрые люди положили меня на телегу и привезли в дом лекарки. Это была матушка Марго. Она вылечила меня и позволила остаться. Я ее никогда не забуду. Всю зиму, и весну, и лето я прожила у нее. Она относилась ко мне, как к родной дочери. Она лечила людей и никому не делала зла. К ней приходили разные люди — и богатые, и бедные. Если не могли заплатить, она лечила бесплатно — как меня. Она лечила с помощью трав и с помощью… ну как бы внутреннего тепла. Каждый вечер мы молились Джордайсу. В городе несколько раз сжигали ведьм и колдунов, но мы думали, что нас это не коснется, потому что те колдуны творили всякое зло, а мы никакого зла не делали…
Уилар усмехнулся.
— …пришли солдаты фогта и посадили нас в яму. Спустя неделю тюремщик, когда давал мне воды, крикнул сверху, что матушку Марго сожгли. А потом фогт приказал казнить и меня тоже.
— Какая душераздирающая история, — скривив губы в усмешке, сказал Уилар. — Я сейчас зарыдаю.
Эльга отвернулась. Рассказывая, она забыла, что для ее слушателя все ее беды мало что значат. Она для него, вся ее жизнь, все те, кто был ей дорог — грязь под ногами. Никто и ничто. Но что еще можно ожидать от колдуна, который общается с демонами? Она не могла понять только одного — зачем же он спас ее там, в храме?
— Но вы ведь… вы ведь сами… — глотая слезы, произнесла она. Чувство чудовищной несправедливости этого мира на мгновение пересилило страх. — Вы ведь сами просили меня рассказать… Вы не имеете права смеяться!
Чернокнижник даже не взглянул на Эльгу. Ее отчаянный протест остался незамеченным.
— Дорогая моя, пока ты не имеешь юридического образования, ты не можешь рассуждать о правах, — вот и все, что она услышала.
«Ты как будто его имеешь!..» — со злостью подумала Эльга. Злость позволила ей взять себя в руки. Она вытерла слезы, выпрямила спину и с вызовом посмотрела на Уилара. Гордо. Но молча.
Уилар неторопливо поворошил угли в костре, Он думал о чем-то своем и слегка улыбался. Прошло несколько минут. Уилар вдруг протянул руку к огню. На Эльгу дохнуло холодом. Это не был привычный холод — нет, ей казалось, холод возник где-то глубоко у нее внутри. Как будто бы нечто, не принадлежащее этому миру, расплывчатое и неуловимое, как тень, каким-то образом сумело проникнуть на поверхность земли — а проникнув, выпило огонь их костра одним глотком. Сгинуло пламя, остыли угли… Эльга оцепенела.
Уилар поднялся, и ощущение внутреннего холода отпустило девушку. Колдун стал собирать вещи.
— Пора отправляться.
Они ехали всю ночь, остановившись только один раз, да и то ненадолго, чтобы перекусить и дать лошадям напиться. Ехали не слишком быстро — так, приятная верховая прогулка с вечера до утра.
Во время пути Эльга набралась смелости и спросила:
— А вы всегда ездите по ночам?
— Нет, — ответил Уилар.
Уже ближе к рассвету, объехав очередную деревню, остановились. Уилар достал нож и провел им по земле более-менее ровную черту вокруг стоянки. Потом потянулся к посоху и, медленно поворачивая его во все стороны, стал что-то негромко говорить. Язык, как и тогда, когда Уилар общался с демоном, был Эльге незнаком, но, как и тогда, показался донельзя жутким. Сплошное карканье. Слова, казалось, состояли из одних согласных.
Что-то изменилось на поляне. Воздух стал более тусклым. Притихли, казалось, все лесные звуки.
Наскоро перекусив, путешественники легли спать. Проснулась Эльга от пения. Женский голос, доносившийся со стороны деревни, приближался, и с его приближением росла эльгина паника. То, что чернокнижник прячется от всего света — это понятно, но ведь и ей совсем ни к чему встречаться с людьми фогта. А женщина увидит их, запомнит и потом все расскажет. Наверняка Эльгу уже ищут. И зачем они легли спать так близко к деревне?..
Стараясь двигаться как можно тише, она подобралась к Уилару и осторожно дотронулась до его руки. Когда колдун открыл глаза, Эльга напряженно зашептала:
— Сюда идут!..
Уилар приложил палец к губам, потом раздраженно показал Эльге на ее место, сомкнул веки и, кажется, снова заснул. Эльга оторопела от такой беспечности.
В это время, раздвинув ветви кустарника, на пригорке появилась женщина — судя по виду, обычная крестьянка. Не задерживаясь, она спустилась вниз. В руках у нее был плетенный короб — с утра пораньше выбралась в лес за ягодами или грибами. Вид двух путешественников ее ничуть не смутил. Более того, она даже не прекратила петь. Она прошла мимо — прошла так близко, что едва не задела плечом одну из лошадей. И скрылась за деревьями. Эльга ошеломленно смотрела ей вслед. Кажется, ни ее, ни Уилара, ни лошадей попросту не заметили. Тем временем голос поющей девушки растворился в пении птиц и шуме листвы.
Эльга с опаской глянула на спящего чародея. Но вскоре усталость взяла свое. Эльга зевнула несколько раз, легла на плащ и заснула.
Следующую ночь они снова провели в седлах. По дороге чародей соизволил расспросить Эльгу о том, чему успела научить ее матушка Марго — пока была жива. Эльга честно рассказала про свои успехи (матушка Марго говорила, что она на редкость талантливая и прилежная ученица), а когда Эльга закончила, Уилар подвел итоги:
— Понятно, — сказал он. — НИЧЕМУ не успела научить.
Эльга обиделась и поджала губы. Через час ей надоело молчать, тем более что черный лес, едва-едва освещенный нарождающейся луной, пробуждал не самые радужные эмоции, а разговор прогонял страх. Уилара она больше не боялась — вернее, не боялась так, как во время первой их встречи. Она уже поняла, что этот человек по каким-то своим причинам будет заботиться о ней — по крайней мере, в ближайшее время. Набравшись храбрости, девушка спросила:
— А куда мы едем?
— На север, — ответил Уилар.
Это Эльга и так знала.
Ближе к утру Эльге стало казаться, что они подъезжают к какому-то крупному поселению — деревушки стали попадаться все чаще, дорога раздалась вширь. Вскоре после рассвета она узнала местность — когда поднимающееся солнце заставило засверкать бронзовый купол церкви, расположенной на вершине холма. Бронзовое Аббатство. А городок, который вокруг него — это, стало быть, Мельс.
Эльга уже была здесь однажды, и о городе у нее сохранились не самые приятные воспоминания. Это случилось, когда она, разом лишившись всего — и жениха, и родителей, и дома, - побиралась на дорогах Данласа. В город ее тогда не пустили.
Ворота уже были открыты. Уилар отдал солдатам пару монет и спокойно проехал дальше. Эльга последовала за ним, также стараясь держаться уверенно и, по возможности, в глаза стражникам не смотреть.
На рынке Уилар пополнил запасы провизии, закупил целый мешок овощей. Они уже двигались к концу рядов, где торговали съестным, когда Эльга услышала вдруг громкий крик. Рядом с Уиларом по земле, воя от боли, катался грязный босоногий мальчишка. Он пытался срезать кошелек с пояса «богача», но не преуспел в этом — Уилар, поймав его за руку, сжал кисть и сломал все пальцы.
— Не умеешь воровать — зарабатывай на жизнь честно, — бросил мальчишке колдун.
— Да я теперь сдохну с голоду!.. — Сквозь слезы проскулил неудачливый воришка, баюкая правую руку.
— Меня это не волнует.
Эльге вновь стало жутко.
Когда они остановились у следующего ряда, Эльга не сразу догадалась, что одежда, которую стал выбирать Уилар, предназначается ей. Она пребывала в сомнениях до тех пор, пока они не выехали из города через другие ворота, и Уилар не кинул ей узел с приобретенными вещами.
— На, переоденься. Рвань свою — выброси. Смотреть на тебя тошно.
Они ехали уже четыре дня. Местность неуклонно повышалась. Вдалеке виднелись Гуандайхин, или Кормилицыны Горы, как их еще называли. Светло-голубые на рассвете, когда над землей стелится туман, зеленые в полдень, укрытые тенями в сумерках, с пологими склонами, сплошь покрытыми лесами и пастбищами, они вырастали одна за другой, и издалека, в самом деле, соразмерностью и совершенством своих форм весьма напоминали женскую грудь, вполне соответствуя своему названию.
Уилар почти не расспрашивал местных о дороге. И поскольку он, по мнению Эльги, совершенно не был похож на человека, который от нечего делать станет разъезжать туда-сюда, выходило, что здесь он уже был и дорогу знает. Лишь раз Уилар проявил что-то, отдаленно похожее на любопытство, — когда какой-то деревенский староста посоветовал ему объехать стороной очередное баронство, к границам которого приближались путешественники, «потому как, сударь мой, идет там война».
— …Война-а? — потянул Уилар. — И кто с кем воюет?
— Да я-то уж не знаю, сударь мой. Мне-то уж откуда знать? Мне-то не докладывают благородные господа, когда меж собой войну начать соизволят. Ведет их, вроде, граф ан Танкреж. А кто такой и откуда — вот этого я не знаю…
— А воюют они, случаем, не с тамошним сеньором? Не с бароном Мерхольгом ан Сорвейтом? — спросил Уилар.
— С ним, — обрадованно закивал староста. — С ним, с душегубцем! В аду ему гореть!
— Ты думаешь? — как будто с сомнением переспросил Уилар. Эльга увидела, как краешки губ колдуна чуть дернулись, едва не сложившись в улыбку.
— А то! — продолжал крестьянин. — Его и архиепископ наш проклял! А про ан Танкрежа велел объявить, чтобы всякую помощь ему оказывали и чтобы добро не прятали — потому как грабежей не будет. И правда: прошел третьего дня через наш поселок отряд — а взять почти ничего не взяли. И девок не портили. Я даже и не поверил поначалу.
— Ничего, — сказал Уилар. — Думаю, в Сорвейтском баронстве они разгуляются на славу.
— Да так им и надо! — хлопнул староста кулаком по ладони. — Так и надо! Нечего этому душегубцу служить!
Уилар хмыкнул и поехал дальше. Сворачивать с дороги он не стал.
В середине следующего дня, по-прежнему продвигаясь на север, они наткнулись на конный разъезд. Их задержали, осведомились об именах и цели поездки… Конечно, имена, выдуманные Уиларом, ничего не сказали солдатам, но вот ответ на второй вопрос («Куда я еду — это мое дело») показался слегка подозрительным, и поэтому обоих препроводили в лагерь. Собственно говоря, в лагерь они попали только вечером, поскольку армия была на марше и должного внимания двум путникам уделить никто из начальства не мог. Весь остаток дня Уилар и Эльга неторопливо трусили на своих лошадях в хвосте воинства, вторгшегося на территорию Сорвейтского баронства. Уилар воспринял происходящее стоически — не рыпался, не качал права и не требовал никаких объяснений. Эльга всю дорогу молчала, со страхом посматривая на солдат — грубых, громко смеющихся над непристойными шутками, пропахших человеческим и конским потом. В какой-то момент у конвоя зародилась идея проверить сумки путешественников.
— Попробуйте, — предложил Уилар, когда это требование было доведено до его слуха.
Тон его был ничуть не угрожающим, скорее даже доброжелательным: давайте, смотрите, я нисколько не против, но в тот же миг Эльга ощутила, как будто бы озноб сковал все ее нутро. В воздухе снова запахло кровью и смертью, и она перестала узнавать сидевшего в седле человека — казалось, человек ушел, а его место заняло что-то чужое, голодное до жизни, напряженное, натянутое, как тетива лука, вот-вот готовая распрямиться и начать собирать свою жатву.
Конвойные, вероятно, тоже что-то почувствовали, и хотя вряд ли поняли, в чем дело, однако всем вдруг расхотелось проверять сумки «пленника». В конце концов, конвой был усилен, но в вещи Уилара и Эльги так никто и не полез. Через несколько десятков шагов запах близкой смерти начал ослабевать, а потом исчез совершенно. Эльга облегченно вздохнула. Теперь даже свинообразные и обезьянообразные морды солдат стали казаться ей добрыми и родными — после близости этого.
Но вот армия (собственно, это была не вся армия, а только одна из ее частей — как можно было понять из разговоров солдат) остановилась на ночь. На лугу, выбранном для ночевки, стали возникать палатки, появились костры, запахло готовящейся пищей. Уилар ждал. Когда стемнело, они наконец-таки были приглашены на беседу — да и не с кем-нибудь, а с самим главнокомандующим.
Граф Арир ан Танкреж был невысоким, широкоплечим мужчиной лет сорока. В шатре, куда привели Уилара и Эльгу, кроме него, было еще несколько рыцарей, которые разглядывали карту и что-то негромко обсуждали.
— Ваша светлость, вот эти люди…
Ан Танкреж обернулся. Взгляд у него был острый и цепкий. На Эльгу он глянул мимоходом, а вот Уилара разглядывал довольно долго.
— Ну и? — наконец спросил ан Танкреж. — Какого черта вам тут надо?
Говорил он резко, как будто рубил фразы на части.
— Мы путешественники, господин граф. Позвольте…
— Не позволю. Прежде всего — как вас зовут и кто вы такие?
— Я как раз хотел представиться. Я — барон Ринальдо ан Карвеньон, а это — моя дочь Анабель. Мы как раз возвращались из паломничества к мощам святого Бриана, когда ваши солдаты задержали нас.
— Вы что, не слышали, что здесь идет война?
Уилар сокрушенно развел руками.
— Увы!.. Конечно, если бы мы знали, то ни за что бы не поехали этой дорогой…
— Откуда вы? — снова перебил его ан Танкреж.
— Из предместий Азешгерна. Мы подданные Айслангского короля.
— Из Азешгерна? Вы не слишком-то похожи на барона, затеявшего такое длинное путешествие с собственной дочерью. Где ваша охрана?
— Мы — небогатая семья, господин граф.
— Да? — ан Танкреж неожиданно повернулся к Эльге. — А вы что на это скажите?
Ничего путного сказать Эльга не могла. «Наверное, надо просто подтвердить слова Уилара… — В панике метались мысли. — Но он сразу поймет, что я вру…» Она уже открыла рот, как вдруг почувствовала, что не может говорить. Это привело ее в ужас. Эльга попыталась снова — но вместо слов из горла лезли какие-то хрипы и полусдавленное мычание.
— Боюсь, граф, она ничего не сможет вам сказать, — скорбно произнес Уилар. — Видите ли, моя дочь от рождения немая.
— И зачем же вы со своей немой дочерью затеяли это паломничество?
— Как зачем? Чтобы просить святого Бриана вернуть ей дар речи, конечно.
— Хмм… — потянул граф, продолжая рассматривать их обоих. Что-то в этой парочке было не так, но что? Поколебавшись еще немного, он отбросил беспочвенные сомнения и махнул рукой, отпуская пленников:
— Я вас больше не задерживаю. Мои люди проводят вас до границ Сорвейтского баронства.
Уилар коротко поклонился. Ан Танкреж повернулся спиной, показывая, что разговор закончен. Эльга, Уилар и сопровождавший их сержант вышли из шатра.
На обратном пути Эльга не столько заметила, сколько почувствовала беспокойство своего спутника. Что было тому причиной? Эльга не могла понять. По крайней мере, не разговор с главнокомандующим, итог которого оказался для «отца и дочери» весьма благоприятным. Значит, Уилара тревожило что-то другое. Но что?..
Ранним утром они в сопровождении двух солдат отправились на восток. Когда они отъехали от лагеря примерно на милю, Уилар попридержал поводья, заставив свою лошадь перейти на шаг.
— Не стоит беспокоиться, друзья мои. Дальше мы найдем дорогу сами.
Один из солдат покачал головой:
— Нам приказано проводить вас до границы.
Уилар пожал плечами. В следующее мгновение конец его посоха уже сидел в горле солдата. Широкий взмах с разворота — уже на лету странное оружие чародея превратилось в клинок — и голова второго солдата скатилась на траву.
— Как вам будет угодно, друзья мои, — произнес Уилар тем же тоном.
Как и тогда, в храме Хальзааны, его противники даже не успели обнажить оружие. Меч в руке Уилара опять превратился в змею, а затем — в посох, который и был убран на свое обычное место, в ножны. Следом за тем ноги мертвых солдат были высвобождены из стремян, а сами они — сброшены на землю. Только теперь Эльга почувствовала, что странные чары, не позволявшие ей говорить, окончательно развеялись. Тем временем Уилар успокоил лошадей. Похоже, он собирался взять их с собой в качестве военной добычи.
Они свернули на боковую тропинку и поскакали на север. Когда они уезжали, на мертвых солдат Эльга старалась не смотреть. Но если она тешила себя мыслью о том, что сегодня это было последнее смертоубийство, то очень скоро поняла, как глубоко заблуждалась. Примерно через полчаса они свернули на другую, более широкую тропинку. Уилар вдруг остановился и поднял руку, как будто прислушиваясь к чему-то.
— Впереди разъезд, — сказал он, слезая с лошади. — Сиди здесь и жди меня.
Эльга так и поступила… А что ей еще оставалось? Уилар скрылся в лесу. Вернувшись, молча взлетел в седло и хлопнул кобылу по крупу. Теперь он торопился, и Эльге приходилось прилагать все усилия, чтобы не свалиться с лошади. Не останавливаясь, они проехали мимо шести мертвых тел — трех человеческих и трех лошадиных. Но ни одной раны на остывающих трупах не было видно.
Они скакали весь день, время от времени давая отдых одной паре лошадей и пересаживаясь на другую. Уже глубоким вечером дорога привела их к большому замку, окруженному рвом с водой. Мост был поднят. Уилар остановился у края рва. Он как будто бы чего-то ждал. Прошла минута. Другая. Разгулявшийся ветер рвал плащи с плеч путников.
«Чего он замер, как истукан? — подумала Эльга. — Нас не увидят. Слишком темно. А если и увидят, станут ли опускать мост? Нет, конечно…»
Но в этот самый миг заскрежетали цепи и громада подъемного моста медленно поползла вниз. Дождавшись, когда конец моста ляжет на землю, Уилар направил лошадь к воротам. Охрана поклонилась, когда он проезжал мимо.
— Доброй ночи, господин Бергон, — сказал кто-то. — Барон ожидает вас в обеденном зале.
Подбежавшие конюхи приняли лошадей. Уилар держался уверено и свободно — похоже, он был здесь не впервые, хорошо знал замок — да и в замке его хорошо знали. Про Эльгу он как будто забыл. Забрал факел у ближайшего слуги и быстрым шагом устремился к донжону. Но Эльге совершенно не улыбалось оставаться одной среди совершенно незнакомых людей. Подобрав юбку, она побежала следом.
Поднявшись по широкой лестнице, они очутились в зале, в котором за тремя столами, образовывавшими букву «П» трапезничало примерно двадцать пять человек. Вошедших тут же окружили слуги. Одному из них Уилар отдал факел, другому скинул на руки дорожный плащ.
Человек, сидевший за центральным столом в высоком резном кресле, поднялся. В густых светло-рыжих усах притаилась усмешка. Человек был почти лыс, облачен в роскошный темно-зеленый кафтан и черные бриджи. Когда он подошел ближе, Эльга поразилась, насколько он высок. Нет, не просто высок — огромен. Он был на голову выше Уилара и в полтора раза шире в плечах. Уилар рядом с ним казался юношей или даже подростком, а слуги, мельтешившие вокруг, и вовсе становились похожими на карликов.
— Братец, ты сильно рискуешь, отправляя свою тень гулять по моему замку! — благодушно ощерясь, провозгласил рыжеусый.
— Иначе до такого бездарного колдуна, как ты, никак не достучаться.
Рыжеусый рассмеялся.
— Ха! Когда-нибудь я ее поймаю и потребую от тебя невообразимого выкупа!
— Руки коротки, Мерхольг.
Они обнялись. Барон Мерхольг ан Сорвейт повел Уилара к столу и усадил рядом с собой.
— Что это за девчонка с тобой? — спросил барон.
— Да так… Приблуда. — чернокнижник поймал взгляд Эльги, по-прежнему нерешительно топтавшейся на месте, и молча показал на другой конец стола. Там мгновенно образовалось свободное место.
Кравчий разлил вино по двум серебряным кубкам.
— За встречу.
— За встречу.
Они выпили. Уилар отрезал себе кусок мяса от ноги зажаренного целиком оленя. Кусок был так себе, невелик, прямо скажем — не кусок, а кусочек. Барон принялся подтрунивать над гостем.
— Ты по-прежнему питаешься скромно, как девица.
Уилар остался невозмутим.
— Воздержание, терпение, самоконтроль — вот основы нашего ремесла.
— Ха! Ремесла! Скажи это кому-нибудь другому. Я не ремесленник! Я…
— …могучий Мерхольг ан Сорвейт, барон-оборотень.
— Именно!
— Ты не ремесленник, это верно, — повторил Уилар. — Ты недоученный подмастерье.
Барон расхохотался.
— Другого я бы убил за такие слова.
— Другой бы умер после того, как назвал меня девицей.
Серебряные кубки со звоном встретились, были осушены и наполнены вновь.
— Ты знаешь, что на тебя собираются напасть? — спросил Уилар.
— Танкреж? — Мерхольг зевнул. — Да, знаю… Он будет тут завтра. Я уже послал весточки своим вассалам, но велел им не торопиться. Пусть армия ан Танкрежа постоит под стенами недельку-другую. За это время передохнет половина его солдат, а вторая будет срать кровью и ни о какой войне думать уже не захочет. Тут мы их и возьмем.
Уилар покачал головой.
— Не выйдет. Я был в их лагере. Мне немногое удалось узнать, но кроме отряда ан Танкрежа, есть еще несколько. Они либо уже обложили замки твоих людей, либо сделают это в самое ближайшее время. А что касается осады… В войске Танкрежа слишком много священников. Слишком много.
Барон сжал кубок в руке, смяв металл, как бумагу.
— Дерьмо!
— А ты думал? Эти люди знают, против кого начинают войну. К счастью, в лагере меня никто не узнал, иначе живым мне оттуда было бы не выбраться. Такая орава Джорданитских ублюдков сведет на нет все твои попытки навести на лагерь порчу. Все оружие, скорее всего, благословлено. Делай выводы.
— Что б их черти взяли!.. Я немедленно разошлю птиц. — барон поднялся.
— Многого не жди, — предупредил Уилар. — Наверняка половина твоих замков уже в осаде.
Мерхольг вернулся через несколько минут. Глаза барона горели мрачным огнем.
— Ничего… — процедил он, усаживаясь на свое место. — Посмотрим еще, кто кого!..
— Рано или поздно, это должно было случиться, — негромко заметил Уилар.
— Они крепко пожалеют о том, что перешли мне дорогу!
Уилар чуть качнул головой.
— На этот раз, — сказал он. — Они хорошо подготовились. От твоих соседей помощи ждать не приходиться, магия тебе не поможет, а солдат у Танкрежа куда больше.
Мерхольг ан Сорвейт с тихой ненавистью уставился в собственный кубок.
— Пусть попробуют взять мой замок… Посмотрим, надолго ли им хватит терпения.
— Они попробуют, — негромко сказал Уилар.
И я увидел убийц и их сообщников, брошенных в некое узилище, полное злых гадов; те звери кусали их, извивающихся там в этой муке, и черви их облепили, как тучи мрака. А души убитых, стоя и наблюдая наказание убийц, говорили: «Боже, справедлив твой суд».
Апокалипсис Петра
Первая колона армии ан Танкрежа, словно серо-стальная гусеница, выползала из леса. Не было ни лишней суеты, ни чрезмерной осторожности, ни оживления. Солдаты Танкрежа спокойно и методично выполняли свою работу. Был разбит лагерь, выставлены патрули, начала работать кухня. До Уилара, стоявшего на башне замка, донесся запах дыма. «Они хорошо знают свою силу, — думал он, наблюдая, как из леса выходит вторая колонна. — Знают, что нам нечего им противопоставить… Впрочем, — пришла другая мысль, — мы можем противопоставить им время… Мерхольг прав: долго осаждать замок они не смогут. Нужно кормить эту прорву людей и платить им жалование… Запасов в замке хватит не меньше, чем на год, водой мы обеспечены… Стены высокие, да еще и река… Если мы продержимся, рано или поздно ан Танкреж будет вынужден уйти. И тогда Мерхольг вернет себе свое».
Следующим днем ко рву подъехал всадник, к копью которого был прикреплен белый флаг. Сложив руки рупором, он закричал, предлагая от имени Арира ан Танкрежа и архиепископа Энсала Мерхольгу ан Сорвейту и его людям сложить оружие и сдаться без боя. Солдатам Мерхольга обещалось помилование, самому барону — справедливый суд.
— Пристрелите-ка этого крикуна… — приказал барон, послушав парламентера некоторое время.
Лучники так и поступили.
Обложив замок, нападающие не торопились начинать штурм. Когда, наконец, подтянулись обозы, в лагере закипела работа. Каждый день защитники замка наблюдали, как вокруг лагеря растут военные машины. Здесь были две боевые башни и три катапульты. Закончив сборку, их выкатили на открытое пространство перед замком. Катапульты начали методично бомбить стены, деревянные башни были установлены у самого края рва. Башни были высокими, куда выше, чем стены замка. Стрелки Мерхольга, беспрестанно обстреливавшие нападающих, теперь потеряли перед ними свое преимущество в высоте.
Осажденные также не сидели сложа рук. Под предводительством Мерхольга и Уилара было сделано несколько вылазок, в результате которых одна башня была сожжена, а вторая, хотя и не была уничтожена, сильно пострадала от огня. С катапультами осажденным повезло меньше — эти машины стояли на некотором расстоянии ото рва и охранялись не в пример лучше. Но когда неделю спустя обстрелом стен занялись еще две катапульты, их общее число не увеличилось — ровно столько машин за прошедшие дни осажденным удалось вывести из строя.
Прошла еще одна неделя. Из семидесяти солдат Мерхольга погибло около трети. Вылазок они больше не предпринимали — теперь рядом с катапультами, даже ночью, находилось не менее ста латников Танкрежа. Поврежденную башню починили, вместо сожженной — построили еще две.
Птицы приносили нерадостные известия. Из четырех вассалов Мерхольга трое подверглись нападению, замок одного из них уже был взят, двое других применяли ту же тактику, что и барон — имея гораздо меньше солдат, чем нападающие, они полагались на время и неприступность своих стен. Джей ан Лок — единственный вассал Мерхольга, из-за отдаленности своих земель избежавший атаки Танкрежа — сейчас собирал войска и ждал только приказа своего сюзерена, чтобы выступить ему на помощь.
— Сколько у него людей? — спросил Уилар, услышав эти новости.
— Двадцать рыцарей, полторы сотни пехоты, столько же человек в ополчении… Будет еще больше. К нему присоединяются те мои люди, что были расквартированы по деревням и не успели вернуться в крепость до подхода Танкрежа.
— У Танкрежа, — напомнил Уилар, кивнув за стену, — только в этом лагере не менее ста рыцарей и семисот пехотинцев.
Мерхольг пожал плечами. Это он и так знал. Если Джей ан Лок осмелиться придти на помощь своему сюзерену, Такнкреж его попросту раздавит… даже не снимая осады.
А катапульты продолжали бить по замку. Каждый день, от рассвета до заката. Скучная, монотонная работа. Но достаточно эффективная, если нападающие располагают временем и неограниченным количеством снарядов. Граф Танкреж располагал и тем, и другим.
Поначалу казалось, что падающие на стены камни не могут причинить им никакого существенного вреда. Стены были толстыми и крепкими, рассчитанными на то, чтобы длительное время выдержать массированный обстрел… но это «длительное время» все длилось и длилось, катапульты (к концу третьей недели их стало шесть — в распоряжении Танкрежа находилась целая команда инженеров) работали не переставая, и стены замка стали постепенно уступать. Нескольких людей убило камнями, по случайности упавшими во двор, были разрушены почти все зубцы и превращены в дыры весьма внушительных размеров почти все бойницы… С бессильной яростью Мерхольг ан Сорвейт смотрел, как на его глазах гибнет его собственный замок.
Спустя месяц солдаты барона перестали появляться на стенах — похожие на причудливую композицию из расколотых камней и вывороченных бревен, стены уже мало кого могли защитить. Барбакан и надвратные башенки пребывали не в лучшем состоянии. Солдаты размешались в двух боковых башнях — по боковым, необъятно толстым, никто не стрелял, справедливо полагая, что для их разрушения потребуется не месяц, а, как минимум, год.
Летящие с запада птицы принесли барону Мерхольгу две вести — хорошую и дурную. Пала цитадель еще одного из его вассалов. Зато Джей ан Лок вступил в сражение с отрядом, продвигавшимся к его собственным владениям, выиграл битву, и сумел отогнать войска ан Танкрежа от замка последнего из четырех вассалов барона Мерхольга.
— …Завтра, — сказал Уилар, глядя на лагерь с верхней площадки донжона. — Завтра или послезавтра.
Мерхольг оскалился.
— Здесь быстрое течение. А у них всего несколько плотов. Через стены, хоть и наполовину разрушенные, так просто не перебраться. Пока они будут топтаться внизу, мы их перестреляем.
Уилар покачал головой.
— Они что-нибудь придумают.
В ответ из горла барона Мерхольга ан Сорвейта раздалось глухое рычание.
На следующий день, на полосе земли между рвом и притихшими катапультами, выстроилось не менее двух третей войска Арира ан Танкрежа. Тяжеловооруженные рыцари спешились.
— И что теперь?.. — тихо произнес барон.
Солдаты Танкрежа подошли к самому краю рва. Лучники Мерхольга усилили огонь, но почти без толку — шедшие в первых рядах пехотинцы тащили перед собой высокие деревянные щиты.
Уилар и Мерхольг напряженно вглядывались в то, что происходило на противоположной стороне рва.
Внезапно две деревянные башни, возведенные осаждающими, пришли в движение. Подползли вплотную к воде…
— Чего они хотят этим добиться?.. — пробормотал барон. Глаза Уилара внезапно расширились. Он понял.
Деревянные башни, установленные прямо напротив полуразрушенных стен, накренились и стали падать вперед.
От двойного удара, казалось, содрогнулся весь замок. Передвижные крепости были сделаны на совесть — достаточно крепкие, чтобы не развалиться от падения, снабженные рядом деревянных кольев, увеличивающих почти вдвое ширину фронтальной части — для того, чтобы не перевернуться от удара. Одна башня, впрочем, упала неровно и почти сразу же, чиркнув верхушкой по камням, соскользнула прямиком в ров; зато вторая легла ровнехонько, образовав почти идеальный многотонный мост между пятьюстами солдатами ан Танкрежа и сорока пятью солдатами Мерхольга ан Сорвейта…
— За мной!.. — заорал барон. Прыгая по остаткам изломанной стены, защитники бросились занимать «горловину» нового моста.
Люди Мерхольга успели сделать это раньше, чем нападающие перебрались через ров. Вспыхнул бой. Сверху, с вершины северной башни замка, прицельно били лучники барона.
Хотя у Танкрежа было в десять раз больше людей, чем у барона, для того, чтобы защищать «мост», было достаточно всего трех-четырех человек, которых, при необходимости, могли сменить стоявшие за их спинами товарищи. Серая волна пехотинцев, двигавшаяся внутри упавшей башни, докатилась до самой горловины и… остановилась. Звенело оружие, скрежетали сталкивающиеся в ближнем бою щиты. Появились первые убитые и раненные. Трупы, мешавшие бойцам, оттаскивали назад. На деревянной стене башни, превратившейся после падения в пол под ногами сражающихся, уже через несколько минут стало скользко от крови.
Защитники замка, ведомые в бой самим бароном, не отступали, но и солдаты Танкрежа не ослабляли натиска. Спустя час, когда барон вырвался во двор, чтобы ненадолго передохнуть, и стянул с головы кольчужный капюшон, его вид был ужасен. Рыжие волосы от пота слиплись в комки, нагрудник был измят и пробит в нескольких местах, щит полностью изрублен, тяжелая секира напоминала мясницкий нож… после очень долгой работы. Также кольчуга, нагрудник и даже лицо барона были измазаны в крови — преимущественно, в чужой.
Тяжело дыша, Мерхольг подошел к колодцу посреди двора и стал жадно пить — прямо из ведра. Дождавшись, когда он напьется, Уилар сказал:
— Надо заставить их отступить.
Барон со злобой взглянул на него — по-прежнему подтянутого и чистого, еще не участвовавшего в сражении. Прохрипел:
— Пойди и заставь!..
— Я так и сделаю. Надо подрубить башню. Не у стены, а подальше, ближе к середине.
Мерхольг прищурился.
— Они не отступят…
— Боевыми топорами рубить дерево станет только дурак, — не обращая внимания на слова барона, продолжил Уилар. — Найди что-нибудь более подходящее. Возьмите пилы, в конце концов. И еще… Когда я крикну «Сейчас», прикажи своим людям отступить. Иначе они пострадают.
Уилар направился к покоящемуся на обломках стены деревянному сооружению.
Внутри по-прежнему шел бой. Было душно, пахло потом и кровью. Лучники Мерхольга продолжали обстреливать нападающих. Кто-то пытался поджечь упавшую башню — безрезультатная попытка, как и все предыдущие, когда она стояла вертикально на другой стороне рва: мокрое дерево и воловьи шкуры сводили на нет все усилия осажденных. Уилар протиснулся через ряды воинов барона, встал за спинами сражающихся и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд один из тех, кто сражался в первом ряду, получив тяжелую рану, упал на одно колено. Уилар оттолкнул раненого и занял его место. Черный посох в его руке изогнулся, став длинным, тонким и гибким, как плеть. Взмах — кончик плети вонзился в прорезь для глаз в шлеме одного из рыцарей ан Танкрежа. Рыцарь упал. Уилар вырвал из его головы свое оружие и хлестнул по солдату, стоявшему справа от упавшего. Когда упал и этот, Уилар сделал шаг вперед. Затем еще один.
— Сейчас, Мерхольг! — заорал он во всю глотку, захватывая, как жгутом, своим колдовским оружием горло очередного пехотинца и одновременно втыкая кинжал в чей-то живот. — Сейчас!!!
— Отступайте! — раздался сзади зычный голос барона. — Немедленно! Я приказываю!..
Разгоряченные боем, люди Мерхольга неохотно подались назад… А еще через несколько секунд они бежали. Бежали, не помня себя от ужаса. Как побежали и стоявшие перед Уиларом. Скуля и крича, бросая оружие, переступая через своих соратников, падая и продолжая бежать на четвереньках… А Уилар шел вперед. В правой руке извивался гибкий черный посох, в левой был зажат подобранный с пола чей-то меч. Лишь у немногих рыцарей Танкрежа хватило духу, чтобы не превратиться в обезумевших от страха животных, но даже и они, сумевшие устоять, остаться на месте, почти полностью утратили способность сопротивляться — страх, волнами исходивший от Уилара, парализовывал их волю и тело, заставлял опускать руки или двигаться медленно, как в кошмарном сне… Пытавшихся сопротивляться Уилар убивал быстро, остальных — резал хладнокровно и без суеты, как опытный мясник режет скот. Кто-то, отчаянно визжа и беспорядочно размахивая мечом, бросился к чернокнижнику — Уилар отступил в сторону, подсек бегущему ноги, обвил гибким жгутом змеиного посоха шею безызвестного героя и резко дернул… Оставляя в воздухе кровавый след, отделившаяся от туловища голова ударилась о стену башни и упала вниз, покатившись между трупами — а тело еще продолжало бежать вперед и рубить перед собой воздух… Уилар добрался до основания упавшей башни и стал ждать. Он услышал, как за его спиной заработал топор. Через несколько секунд к нему присоединился еще один. И еще. Послышался торопливый визг пилы.
Уилар не оборачивался. Он смотрел вперед, и видел, как бегущие с поля боя солдаты и рыцари ан Танкрежа замедляют ход и останавливаются, быстро приходя в себя. Он видел, как шевелятся губы шестерых священников-шээлитов, облаченных по-военному: широкая мантия и епитрахиль поверх кольчуг. Слышал нестройное, но исполненное решимости пение. Вокруг шээлитов быстро собиралась толпа солдат, толпа росла и принимала черты организованного отряда… Этот отряд станет острием клина армии ан Танкрежа, когда он снова отдаст приказ идти на штурм.
Граф, отчаянно пытавшийся собрать своих людей, громко кричал:
— Стойте!!! Опомнитесь!!! Обратитесь к Господину Добра, слабые люди!.. Он защитит вас от всякого колдовства!!!
Уилар глубоко вздохнул, сомкнул веки, а потом, всем телом подавшись вперед, резко открыл глаза. Новая волна ужаса солдат вздрогнуть, а некоторых — вновь обратиться в бегство… Но очень немногих. Среди тех, кто стоял рядом с клириками, не побежал ни один. Под пение священников, под гимны, прославляющие Властелина Света, отряд, окружавший клириков, двинулся к мосту…
«Трудно бороться с богом», — подумал Уилар. Его губы исказила усмешка — только губы, во взгляде по-прежнему не было ничего, кроме смертного холода.
Он чувствовал их ненависть, удесятеренную стыдом от осознания того, что стоящий перед ними человек, пусть только на минуту, превратил их — родовитых рыцарей, не ведающих страха ветеранов многих сражений — в ничто, в грязь под ногами, в стадо свиней, внезапно увидевших волка. Мог ли подобное сотворить такой же человек, как они, состоящий из плоти и крови? Черная фигура, вооруженная дьявольским посохом, выросла в умах многих из них до размеров самого Князя Тьмы, исчадия бездны… Пришедшие на земли барона Мерхольга люди, собиравшиеся неплохо заработать на чужой крови, ощущали в эти секунды себя едва ли не святыми паладинами небес — ведь все на свете относительно, и существо, стоявшее перед ними, казалось каждому убийце, наемнику и мародеру, подлинным воплощением зла, облагораживающим всякого, осмеливающегося обратить против него свой меч.
Словно волна душного воздуха, аура, окружавшая служителей бога, докатилась до Уилара, опустошив его душу, сделав все вокруг серым и блеклым… Обжигающий холод превратился в весенний сквозняк, ненависть — в тупую усталость, волшебство — в иллюзию, которой нет места в реальном мире. Стена щитов медленно надвигалась, в прорезях шлемов и металлических масок дикой яростью горели десятки глаз… «Чудес больше не будет», — подумал Уилар, поднимая меч. В следующую секунду людская волна захлестнула чернокнижника…
…и откатилась прочь, оставив на земле четыре тела. На черной куртке Уилара, вымазанной в чужой крови, по-прежнему не было ни единого пореза. Он смотрел на них и улыбался. Он чувствовал, что страх снова зашевелился в их сердцах — мысли о том, что они служат Пресветлому, унеслись прочь, и каждый ясно ощутил, насколько в эту минуту он близок к смерти. Им казалось, что после молитвы Джордайсу дьявольская тварь лишилась всей своей силы, но так ли это? Может ли демон быть уничтожен с помощью человеческого оружия? Способно ли живое существо двигаться с такой скоростью?..
— Назад! — закричал ан Танкреж. — Расстреляйте его из арбалетов!..
Воины подались назад. Отступил и Уилар вглубь деревянного коридора, образованного упавшей башней. Убирая посох в чехол, он поискал глазами щит побольше. Пока рядом те, в ком воля бога заменяет их собственную волю, магия не способна уберечь его от стрел. Он поднял щит и, дождавшись залпа, резво отскочил к стене. Несколько болтов ткнулось в беспорядочно лежащие на досках тела, большая часть пролетела мимо, а один или два ударили в выставленный Уиларом щит. Видя, как колдун уворачивается от выстрелов, войско ан Танкрежа яростно взвыло. Последние остатки страха и колдовства развеялись. «Если теперь они захотят атаковать, — подумал Уилар, — сомнут меня за минуту…»
Но Такнкреж медлил. Хотя морок исчез и дьявольская тварь превратилась в обычного человека, уворачивающегося от стрел, граф не хотел терять лишних людей. Кто знает, что еще у этой твари в запасе?.. Он взмахнул рукой, давая команду арбалетчикам произвести еще один залп.
Башня за спиной Уилара заскрипела и содрогнулась. Он быстро оглянулся — барон Мерхольг с огромным топором на плече махнул рукой:
— Сюда, Уилар!!! Она сейчас рухнет!!!
Уилар закинул щит за спину и бросился бежать.
Ему в след устремились стальные болты, выброшенные десятью арбалетами.
Донг! Донг! Донг!.. Что-то ударило в спину. Он споткнулся, чудом удержал равновесие — и вдруг понял, что не может бежать. Левая нога не слушалась. Уилар посмотрел вниз — и увидел дыру в бедре, из которой толчками выплескивалось красное… Боли не было.
Сзади взревели солдаты Танкрежа, бросаясь в атаку. Стало ясно, что добраться до конца башни он уже не успеет. Оскалившись, он повернулся…
Чья-то могучая рука подхватила его, как пушинку, и забросила на плечо — настолько широкое, что оно могло принадлежать троллю. Перепрыгивая через трупы, барон Мерхольг ан Сорвейт помчался к собственному замку. Служившая мостом деревянная башня скрипела и готова была в любой момент разломиться посередине.
Они успели. Когда за спиной Мерхольга раздался страшный треск, он, не выпуская раненого соратника, совершил прыжок, которому позавидовал бы и лев. Они упали во двор и покатились по земле — а за их спинами деревянная башня раскололась на две части и рухнула в реку. Два или три десятка солдат, находившихся внутри, плюс шестеро священнослужителей оказались в воде. Некоторым удалось выбраться — но очень немногим. Течение здесь было быстрым, а тяжелые доспехи тянули людей на дно.
Посреди двора барон Мерхольг ан Сорвейт встретился взглядом с глазами Уилара Бергона и громко расхохотался. Уилар улыбнулся — сначала неуверенно, как будто через силу, затем широко, и вот наконец засмеялся в ответ заразительному смеху барона — и ощутил, как смертельный холод отпускает его сердце и душу.
…Спустя час на открытой всем ветрам каменной площадке они молча смотрели, как солдаты графа Танкрежа подтаскивают ко рву третью башню. Кроме этого, к переправе готовились плоты.
Уилар стоял, тяжело опираясь на посох. Левая штанина его потертых черных бриджей была разрезана, а бедро полностью закрывала тугая повязка.
— На этот раз они возьмут замок, — сказал он, не отрывая взгляда от медленно перемещающегося деревянного гиганта. — Даже если мы их остановим — на час, на два, даже на день… На этот раз — все. Шестеро святош утонули, но у Танкрежа их еще полтора десятка. Стены нас больше не защищают, а людей у него… слишком много.
Мерхольг, следя за передвижениями своего врага, гарцующего позади солдат на белой лошади, тяжело опустил голову.
— Я могу уйти отсюда в любую минуту, — негромко проговорил он. — А ты?
Уилар помедлил мгновение, а затем кивнул.
— Думаю, смогу.
— Сколько тебе нужно времени?
— Немного.
— Арфельд! — барон обернулся к стоявшему в двух шагах полусотнику. — Выбросьте белый флаг. Бог даст, еще свидимся.
— Какой бог? — чуть улыбнулся Уилар.
Барон, будто большая птица, резко мотнул головой. Черты его лица заострились, кожа потемнела.
— Я верю в Единого, — хрипло сказал он, раскрывая руки так, как будто бы хотел обнять всю вселенную. — Но мой Единый — это не тот бог, которого чтят эти ублюдки.
Уилар молча смотрел, как происходит превращение. Локти Мерхольга вытянулись, пальцы удлинились, одежда потемнела и прилипла к телу… встопорщилась, становясь перьями…
— Я присоединюсь к Джейду ан Локу, — проклекотал Мерхольг. — Я соберу войско и выкину святош со своей земли. Ты со мной?..
Уилар покачал головой.
— Нет, Мерхольг. Меня ждут другие дела… и другие враги.
Теперь у того существа, которое еще минуту назад было самым могучим и бесстрашным бароном в Гуандайхин, человеческими оставались только глаза… Но и они менялись.
— Ты слышал о сборе?! — нещадно коверкая человеческую речь, выкрикнул оборотень.
— Нет.
— Думал, ты знаешь. Сбор. Через два месяца. На Лайфеклике. В Замке Ветра. Будут — все.
— Я приду, — сказал Уилар, глядя, как огромный черный орел, поймав распахнутыми крыльями восходящий воздушный поток, величественно кружась, поднимается в высь. — До встречи на Лайфеклике, старый друг.
— Прощай!
Еще несколько секунд, щурясь от солнца, чернокнижник следил за полетом хищной птицы, а затем, прихрамывая, спустился вниз. «Где эта чертова девчонка?.. — раздраженно подумал он, обшаривая взглядом захламленный двор. — Если мне придется искать ее по всему замку, солдаты Танкрежа порубят на куски нас обоих».
Но ему повезло — в дверях донжона мелькнула худенькая фигурка девушки. Она куда-то спешила — в осажденном замке, где каждый день появлялись новые раненые, ей быстро нашли работу. Сделав по двору два шага, Эльга замерла и медленно оглянулась. Взгляд Уилара притягивал к себе, как магнит. Уилар вытянул вперед руку и поманил к себе «замухрышку» указательным пальцем.
Она пошла к колдуну… ощущая его возрастающее недовольство — побежала.
— Собирай вещи, — приказал Уилар, когда она оказалась рядом. — Только самое необходимое. Мы уходим. У тебя есть две минуты.
— Но…
— Живо!
Она поняла, что Страшный Человек не шутит. Он хочет вывести ее через подземный ход?.. Ну что ж, самое время. По лицу Уилара было ясно, что если девушка не успеет собрать те немногие вещи (купленные им самим или подаренные Мерхольгом), которые Эльга могла считать «своими», то уходить из замка ей придется, имея при себе только платье, башмачки и заколку в волосах. Не помня под собой ног, Эльга помчалась к донжону.
— Захвати мою сумку! — крикнул ей вслед Уилар. — В моей комнате, с левой стороны от двери. Там уже все собрано. Быстрее!
Болезненно морщась при каждом шаге, он заковылял следом. С этой безрукой дуры станется что-нибудь перепутать. Она ничего не умеет, даже бегать. Похоже, она еще не понимает, что ей грозит, если Танкреж и святоши застанут ее здесь.
Уилар подошел к двери донжона. Услышав лязг опускающегося моста, с сожалением оглянулся. «Арфельд сдался сразу, даже не начав переговоры… — подумал Уилар. — Надеется этим сохранить себе жизнь… Ну что ж, пусть ему повезет».
Загнанно дыша, едва волоча две сумки, по лестнице спускалась Эльга. Уилар отобрал свою, закинул на правое плечо, закрыл дверь в донжон на засов — это задержит солдат Танкрежа хотя бы на несколько минут — и потащил девушку вниз, в подвал.
— А как же остальные?.. — пискнула Эльга.
— Тебя это волнует? — процедил Уилар.
— Н-нет…
Под его взглядом она не могла ответить иначе. Сказать «не знаю» — значило разозлить Страшного Человека; сказать «да» — значило заявить нечто, противоречащее его воле. Даже мысль о последнем была невозможна.
— Меня тоже, — сообщил Уилар, грубо толкая ее вперед.
Спустя десять ступенек до его слуха донесся шум врывающейся во двор замка разъяренной вооруженной толпы. Кто-то вопил, визжали женщины, лаяли собаки… «Скоро тут станет значительно тише, — подумал Уилар. — Стихнут визги и мольбы о милосердии… Потом будут слышны только голоса солдат, пьяных от вина и крови… Когда они разграбят все и вернутся в лагерь, из всех звуков в замке останется только рев огня… А потом долгое время здесь будет очень, очень тихо».
Миновав ту часть подземелья, где Мерхольг держал своих пленников, Уилар обнаружил еще одну лестницу. «Когда же, черт побери?..» — стучала в голове одна и та же мысль.
По ходу движения они заглядывали во все помещения, попадавшиеся им по пути.
— А где находится подземный ход? — робко спросила Эльга. — Может быть…
Под его яростным взглядом она осеклась.
— Ты мне мешаешь, — медленно произнес Уилар.
— Простите, — она опустила взгляд. — Я просто хотела помочь… Я буду молчать.
— Нет, — сказал Уилар, не отводя от Эльги взгляда и не двигаясь с места. — Ты мне ОЧЕНЬ мешаешь.
«Он же сумасшедший!..» — подумала Эльга, с ужасом посмотрев в распахнутые глаза Страшного Человека. Она попятилась. Но Уилар оказался быстрее.
Черный посох… нет, уже не посох — тонкий упругий жгут — обвился вокруг ее нежной шеи и стянулся смертельной петлей. Рука в черной перчатке подняла Эльгу над полом, в сумасшедшем взгляде черных глаз не было ни жалости, ни гнева. Дышать стало нечем, в горло впилась невыносимая боль, мир окрасился багровым и закружился. Эльга дергала ногами, пыталась вырваться, ослабить жгут — бесполезно. Хватка Страшного Человека была крепче стали.
Уилар распахнул дверь в комнату, в которую они заглядывали минуту назад. «Здесь… ничего… нет…» — на самом краю сознания, еще сопротивлявшегося подступающей агонии, мелькнула бессвязная мысль.
Наливающаяся кровью вселенная стала гигантским мыльным пузырем, помещающемся в голове у Эльги, а затем вселенная лопнула — вместе с ее головой.